и бизнес-центр Кэнэри-Уорф по Канадской Башне; прямо у подножия Биг-Бена извивалась Темза, и в погожий день можно было увидеть даже холмы, лежащие за Лондоном. Зимой, когда разогретые машины заполняли остывшие за ночь улицы, и перемешанный тёплый и холодный воздух создавал лёгкую дымку, видимость сокращалась до нескольких десятков метров и, смотря на дороги, чернеющие от растаявшего снега среди заснеженных газонов, крыши домов с дымящимися трубами и спешащих на работу людей, она представляла себя в России, встречающей обычное рабочее утро в обычном промышленном мегаполисе. Но ночами, когда все значимые здания в округе были подсвечены вечерними огнями и в ночном небе можно было насчитать до десяти вспыхивающих точек-самолётов одновременно, у неё не оставалось никаких сомнений, где она находится. Лондон был самым удивительным городом, который она видела в своей жизни.
– Я люблю тебя, Лондон, – тихо шептала она, дыша на стекло и рисуя сердечки вокруг Биг-Бена и собора Святого Павла. – Ты лучшее, что случилось в моей жизни.
Любить Лондон было равносильно признанию собственного поражения, ибо любить Лондон означало никогда не рассчитывать на взаимность. Любовь к Лондону походила на любовь к красивому и сильному мужчине, самому смелому, самому умному, самому неотразимому, вожаку стаи, принимающему всеобщее обожание как нечто само собой разумеющееся и, что хуже всего, нимало не беспокоящемуся, если кто-то не разделяет всеобщий восторг. Лондон не страдал тщеславием. Чужое обожание было так же естественно для него, как дождь или туман, они не радовали и не огорчали его. Лондон был настолько поглощён собой и настолько самодостаточен, что даже если бы его вдруг прекратили любить, он едва бы расстроился.
Иногда Арина сравнивала свою любовь к Лондону с любовью к Славе, такую же бессмысленную, иррациональную и непреодолимую, любовь, которая приносила больше боли, чем радости, и, возводя на самые вершины блаженства, безжалостно бросала в самые глубокие колодцы отчаяния и безысходности. Продолжать любить Славу было безнадёжно и неосмотрительно, но также не представлялось возможным перестать думать о нём, вспоминать его, бережно лелеять в душе самые счастливые дни своей жизни, проведённые с ним. И она продолжала чертить на стекле сердечки, досадуя на собственную сентиментальность.
– Я не знаю, был этот год самым лучшим годом моей жизни или самым худшим, но я знаю, что я его никогда не забуду, – говорила она себе.
Около девяти утра в «Горизонте» появлялись организаторы тренингов и семинаров. Осмотрев комнату на предмет необходимого инвентаря и повосхищавшись видом из окна, они согласовывали с Ариной распорядок дня. До сих пор этим занимались только супервайзеры, но с заступлением на «Горизонт» обязанности Арины стали намного осмысленнее, чем подготовка и уборка столов. В течение всего дня она ассистировала организаторам. Принести вентилятор, если жарко, настроить кондиционер, если холодно, закрыть жалюзи, если слишком светло, организовать дополнительный прожектор, маркеры, степлеры, бумагу, коммутатор, телефон с громкоговорителем, ноутбук или сканер – да мало ли что понадобится серьёзным людям по ходу работы. В маленькой комнате на пятнадцатом этаже собирались менеджеры высшего уровня, вели разговоры о будущем серьёзных компаний, вырабатывали стратегии, придумывали ходы, системы поощрений и наказаний. Приоткрыв дверь подсобной кухонки, Арина могла бы услышать много интересного, но чужой язык, приглушённый расстоянием, не позволял ей уловить суть происходящего. Иногда она думала, что если бы английский был её родным языком, эти семинары могли бы существенно просветить её. С другой стороны, при родном английском она бы не работала в отеле официанткой, а сидела бы за столом с участниками конференций и принимала участие в дискуссии.
Довольно скоро Арина стала очень популярной среди мужской половины конференц-департамента. Поскольку общение с клиентами было сведено к минимуму, большую часть времени официанты проводили на внутренней кухне, перетирая свежевымытые стаканы и перемывая косточки коллегам. В её жизни внезапно наступил период, когда мужчины буквально не давали прохода. Эфиопы, индусы, египтяне, филиппинцы, колумбийцы соревновались между собой за право налить ей чашку чая или сесть рядом за столом во время обеденного перерыва. Тон задал Рамеш, поставивший её в привилегированное положение. Вечерняя смена традиционно была закреплена за парнями, потому что расстановка столов и стульев на сотню человек требовала физической силы. Девчонки, в лучшем случае, могли помочь расставить стаканы для воды и разложить карандаши и листы бумаги. Естественно, каждая официантка хотела остаться на вечернюю смену, чтобы заработать лишние часы, а, значит, деньги на несложной работе. Выделив Арину из толпы желающих, Рамеш сделал её предметом зависти со стороны женской половины отдела. Возможность работать по шестьдесят часов в неделю считалась завидной, потому что многим не доставалось и двадцати, и они вынуждены были добирать часы по разным гостиницам, которые предлагало агентство, а то и простаивать без работы целые дни.
Рамеш объяснил свои симпатии тем, что доволен её работой: всё сделано вовремя, как следует и не требует проверки. Хотя качество работы нельзя было отрицать, Арина понимала, что не только деловые интересы движут Рамешем. Начав с первых дней тренировать её на несложных заданиях, он постепенно сделал её своим неофициальным заместителем. Не жалея времени и сил, он объяснял ей специфику работы разных департаментов в отеле, классификацию вин, устройство кассового аппарата и составление отчётностей – всё, что не имело непосредственного отношения к её работе и что сам он выучил в лондонском колледже и в процессе работы – и теперь вдруг почувствовал в себе талант преподавателя. Арине нравилось проводить с ним время. Рамеш обладал потрясающей остротой ума, замечательным чувством юмора и недюжинным терпением. Ему не надоедало повторять одни и те же вещи по несколько раз на дню, и Арина удивлялась его самообладанию, потому что темпераментом Рамеш обладал горячим, вспыхивал, как бумага, от любой искры и вечерами так орал на своих мальчиков за некачественную работу, что они потом долго сопели по углам. В присутствии Арины он сразу терял всю агрессивность, превращаясь из тигра в кота.
Арина восхищалась его силой воли, целеустремлённостью и здоровыми амбициями. Приехав из индийского захолустья, Рамеш всего добился сам. И дело было не только в том, что он поменял бедную страну на богатую, а в том, что он прыгнул выше собственной головы, став из официанта заместителем директора, а после пары лет работы на этой должности он смело мог идти возглавлять любой отдел любого отеля, а в будущем уже и не отеля. Для этого у него были мозги, терпение, трудолюбие и энтузиазм. Он обладал особой харизмой, и Арине хотелось у него учиться. Учиться управлять персоналом, организовывать время и пространство, и если бы можно было приобрести эту упёртость – невзирая ни на что продолжать двигаться вперёд – она была бы рада перенять у него и эту веру в успех, которой ей так не хватало. Всё это наставничество закончилось тем, что Рамеш просто влюбился и потерял всякое чувство времени и реальности. На голову Арины обрушились преимущества, о которых она даже не смела заикаться. Ей доставалась самая лёгкая работа, при сложных заданиях ей выделяли помощника, разрешали задерживаться вечерами столько, сколько она считает нужным, ходить на обед, не предупреждая, и брать служебное такси до дома, если работа заканчивалась после полуночи. На самом деле, ночное такси полагалось всем официантам, работающим на отель напрямую, а при необходимости даже номер для ночлега, но Арина работала на агентство, поэтому ей не полагалось вообще ничего.
Стараясь не злоупотреблять безграничным доверием Рамеша, из всех преимуществ она старалась только брать побольше работы, но и тогда честно отрабатывала свои часы. Деньги стали потихоньку накапливаться, и появилась надежда, что к лету она расплатится с Олежеком, а до окончания визы в декабре ещё и сможет что-то отложить. Рамеш же в щедрости своей хотел одарить её всем и, выбивая ей такси или комнату в отеле, по сути, рисковал своим положением, так как шёл против правил. В Арининой рабочей кухне в «Горизонте» то и дело из ниоткуда появлялся то шоколадный десерт, то брускетта из копчёного лосося, то несколько лилий, оставшихся после банкета. Поняв расстановку фигур на шахматной доске, мальчишки
